Тот мундиаль я должен был выиграть или проиграть на последних секундах. Это мне сказал мой духовный наставник Дайсаку Икеда. И он был из тех, кто не ошибается. Над его словами я размышлял дни и ночи, но не мог найти им объяснение. Я спрашивал себя, что должно случиться, каким образом осуществится это предсказание.

Это был вызов, о котором я мечтал всю жизнь. Говорили, что этот чемпионат мира может стать моим. Логично, учитывая, что я был действующим обладателем "Золотого мяча". Я чувствовал себя хорошо. По крайней мере, мне так казалось. Недавно родился Маттиа, Андреина присоединилась ко мне в Штатах. Я видел ее редко, но ее моральная близость мне очень помогала.

Я чувствовал себя хорошо, но этого не было заметно на поле. По крайней мере, сначала. Так часто случается, когда человек приближается к своей жизненной цели, прикладывая неимоверные усилия. Я и сегодня вспоминаю, насколько сильным был ажиотаж вокруг моего имени. Многим казалось даже, что моих способностей, моего таланта, моего класса должно было хватить, чтобы вознести команду на вершину мира в одиночку. Но этой вершине, которую я увидел на секунду, в следующее мгновение суждено было упасть. Хотя я этого еще не мог знать. Ведь мне был известен сюжет пьесы, но я не знал, какой будет развязка.

Когда я увидел, как мяч залетел в ворота Нигерии – это было все равно, что в замедленной съемке наблюдать за бильярдным шаром, движущимся в лузу, – когда я увидел это, начался мой мундиаль. Я чувствовал себя хладнокровным, полным сил. Мое душевное состояние было преспокойным. Это спокойствие сопровождало меня вплоть до финала. Оно вознесло меня на высоту, где решалось, останусь ли я там или упаду вниз. И я упал.

Некоторые вещи нельзя забыть. Я возвращаюсь в тот момент, когда на моих плечах повисло невыносимое бремя тяжелого настоящего, неопределенного будущего и прошлого, которое могло быть намного лучше.

Мое бремя называется Пасадена. Пасадена – имя моего пророчества.

Даже сегодня у меня перед глазами возникает та картина. Не очень приятное зрелище, и недостаточно просто закрыть глаза, чтобы оно исчезло. Вспоминаю или, точнее, переживаю еще раз полет мяча, молчание наших тифози, восторг болельщиков соперника, утешение от Луиджи Ривы. Но никакое утешение не вылечит мою боль в тот момент. Боль одиночества.

Обо мне говорили многое. В этот раз – о том, что я не должен был выходить на поле, что должен был оставить место для других, что у меня была травма, что я был не готов к матчу. Но истина была, к сожалению, в другом: я не мог сыграть лучше. И травма тут ни при чем. Я был готов играть, повреждение не беспокоило меня перед решающей схваткой. Травмированный игрок под тем палящим солнцем сдался бы уже через пять минут игры. А я не сдался, потому что не был травмирован. Я был лишь немного уставшим, как и все моги партнеры по команде. Я был оторван от окружающего мира и сосредоточен на игре, самой важной в моей жизни, в которой я не играл так, как хотел бы. Я был напряжен до предела, потому что перед лицом пророчества моего наставника внутреннее спокойствие – всего лишь химера.

С тех прошло много времени, не я не смог перестать думать о случившемся. Годы, последовавшие за финалом Пасадены, были худшими в моей карьере. Я не был собой, мое бремя делало абсолютно бесполезным мой врожденный талант. Нет, я так и не преодолел тот кошмар до конца. Потому что поражение по игре можно принять, поражение по пенальти – нет. Впрочем, как и победа по пенальти не стоит того, чтобы ее праздновать. Потому что это не победа. И никогда ею не будет.

Кто знает, почему тот мяч полетел так высоко. Это было даже смешно – я не забивал пенальти крайне редко, да и те были парированы вратарями. Но ударить с пенальти выше – никогда, даже на тренировках, даже при плохом самочувствии. Должна быть причина или объяснение того, что футболист, который может направить мяч, как и куда захочет, ударил совсем не туда, куда хотел. Я видел цель – по центру ворот, на средней высоте, поскольку вратарь уже упал в угол. Но мяч взлетел вверх, как будто управляемый невидимой рукой. Бразильцы говорят, что это был великий Айртон Сенна (бразильский автогонщик погиб за два с половиной месяца до финала ЧМ на Гран-При Сан-Марино – Я.Д.). После удара во мне не осталось ничего, кроме боли. Боли, с которой мне предстояло жить.

Можно утешиться тем, что даже если б тот удар достиг цели, у бразильцев была б еще одна попытка. Тем, что решающие промахи были сделаны до меня. Можно все списать на невезение. Но я не верю в везение. Я верю в закон причины и следствия, поэтому уверен, что эта ошибка имела какое-то значение, мяч должен был полететь именно так, а не иначе. Но до сих пор не могу понять, почему.

Тот пенальти я бил еще много раз – во сне, на лужайке возле дома, даже на телевидении. И всегда забивал.

Во сне все происходит иначе. Ночью перед финалом мне удается выспаться. Утром я спокоен и уверен в себе. Когда выхожу на поле, слышу пение с трибун, которое становится мантрой для моей души. Я подхожу к одиннадцатиметровой отметке, уже зная, что забью. Несомненно! Когда я просыпаюсь, мне хочется радоваться, как будто я забил наяву. Как будто моего бремени больше нет, и предсказание сбылось по-другому.

Но это иллюзия. Мое бремя остается со мной, предсказание сбылось самым худшим образом. Хотя сейчас, через много лет, я чувствую себя чуть лучше, чем тогда.

Далее Роби Баджо ответил на вопросы, связанные с мундиалем 1994 года, которые волновали и продолжают волновать журналистов и болельщиков.

- В каком состоянии ты поехал на мундиаль?

- В хорошем. Предшествующий сезон получился удачным, я чувствовал доверие к себе и был одним из лидеров сборной во время отборочного цикла. Я забил на выезде Португалии, сделал дубль в ворота Эстонии и отдал результативный пас на Казираги в матче против Шотландии. Кстати, в ответном матче в Глазго я повредил себе ребро. В решающем матче против Португалии Дино Баджо добил мяч в сетку после моего удара.

- К команде под руководством Арриго Сакки многие относились со скепсисом.

- Нелегко освоить схемы этого тренера в короткий период времени. Все это прекрасно понимали. Поэтому мы чередовали хорошие матчи, вроде товарищеской встречи с Голландии, с менее убедительными играми.

- Вроде дебюта на ЧМ против Ирландии…

- Лучше не вспоминать, нас парализовали жара и страх. Под конец матча мы были в состоянии шока.

- После Ирландии матч против Норвегии, в котором ты был заменен и произнес знаменитую фразу "Да он же сумасшедший!"

- Мы много работали на сборах, очень нервничали, понимая, что после стартового поражения больше не имеем права на ошибку. За день до игры Сакки подозвал меня к себе и сказал: "Отчего-то ты не играешь так же хорошо, как в квалификации". Это было правдой, но ведь мои игровые функции изменились. Я привык действовать чуть позади центрфорварда, где у меня было пространство для маневра и возможность использовать передачи после фланговых проходов Синьори и Донадони. Против Ирландии же я играл на острие в одиночестве, чувствуя себя изолированным от всех. Арриго меня успокоил: "Все идет как надо, Роби, не нужно переживать о новой схеме игры, потому что ты для нас значишь то же самое, что и Марадона для Аргентины. Без тебя мы никуда!" Должен признаться, что эти слова зарядили меня на борьбу. Я чувствовал свою ответственность, ведь я был действующим обладателем Золотого мяча и все ждали, что вот-вот я начну показывать свой класс, а такой комплимент от тренера только усилил мою решительность. Короче говоря, одной фразой Сакки лишил меня всех сомнений, придал мне уверенности.

- А потом, в матче против Норвегии, заменил тебя на 10-той минуте.

- Больше всего меня обидела не сама замене, потому что я отнюдь не дурак и прекрасно понимаю, что в случае потери вратаря и необходимости играть в меньшинстве, самым очевидным решением является снять нападающего. Бог с ней с заменой! Меня больше всего обидело полное несоответствие между словами Сакки и его действиями: "Как же так? При первой же сложности ты меня убираешь? Значит, я не настолько важен для команды, как ты мне говорил". У меня было такое чувство, что надо мной посмеялись. Я потерял всякую веру в Сакки – не как в тренера, но как в человека. Если бы он в самом деле считал меня Марадоной Италии, он бы никогда не убрал меня с поля, какой бы критической ни была ситуация. Ведь именно в критических ситуациях талантливые игроки решают исход поединка. Потому-то я и произнес шепотом ту фразу, когда увидел на табло запасного арбитра, сообщавшего о моей замене. И мне кажется, что это еще достаточно цивилизованное поведение в подобной ситуации, можно было высказаться куда жестче.

- С каким настроением ты досматривал тот матч?

- С надеждой, что мои партнеры по команде справятся с задачей, что и произошло. Если бы они не победили, мы бы вылетели из турнира. Кто утверждает, что я болел против Италии, говорит настоящую ересь, потому что я не могу даже представить себе подобное. Да и какую выгоду я получил бы от поражения? Я бы вернулся домой вместе со всеми и как всегда стал бы козлом отпущения.

- Как сложились отношения с Сакки в дальнейшем?

- Мы не ссорились открыто, если вы об этом, но что-то в наших отношениях сломалось. В тот момент мы вообще никак не выясняли отношения.

- Сначала у тебя с трудом получалось показывать что-то на поле. Против Мексики тоже не вышло. Многие тут же пришли к выводу, что ты нечто вроде красивой статуэтки, безделушки на которую приятно смотреть, но которая покрывалась трещинами в ключевые моменты.

- Подобные рассуждения, так же, как и рассуждения о лидерстве, сопровождают меня на протяжении всей карьеры. Каждый волен думать, как ему хочется. Мне кажется, что "безделушка" не вывела бы свою национальную сборную в финал чемпионата мира и не добилась того, чего добился я за двадцать лет карьеры. Что касается нелегкого старта того мундиаля, то я старался, как мог. Однако адаптироваться мне удалось только со временем. Вначале я чувствовал себя не в своей тарелке, прежде всего психологически. Постоянная жара тоже не помогала.

- Правда, что ты настолько нервничал, что звонил своему другу Джану Микеле в три часа ночи?

- Да, правда. Я чувствовал свою ответственность. Ведь это был мой мундиаль, но он уплывал прямо у меня из рук, и ничего не удавалось сделать. Если бы не моя вера, я бы оказался в самом настоящем аду. Но я молился, много молился. Чем хуже я себя чувствовал, тем чаще я уединялся и повторял мантры или сидел в тишине, чтобы отыскать внутренние силы, необходимые мне в тот момент жизни.

- В 1/8 финала вам досталась Нигерия.

- И в этом случае начало вышло хуже некуда. Мы сразу пропустили. Нигерия была сильной командой и не только физически. Не просто так она обыграла Аргентину. Ее зря недооценивали. Однако правда и то, что большую часть этого матча мы играли из рук вон плохо.

- Включая тебя. Когда Сакки выпустил Дзолу, а тот заработал удаление, многие решили, что заменят именно тебя.

- Я не чувствовал себя спокойно, ответственность давила, и я не мог показывать все, на что был способен. Однако если учитывать то, как развивались события в дальнейшем, Сакки правильно сделал, что оставил меня на поле.

- Еще бы! За минуту до конца ты сравнял счет. И в тот момент мундиаль как бы начался с начала – для тебя и для Италии.

- Да, тогда все изменилось. Я получил пас от Мусси и ударил с правой, отправив мяч прямо в угол ворот. Неберущийся удар!

- А многие говорят, что просто подфартило.

- Когда ты забиваешь на 90-й минуте, без фортуны не обойтись. Но я бил зряче и хотел отправить мяч именно туда, куда он и попал. И, возможно, этот гол был особенным в определенном смысле.

- В каком?

- В том смысле, что в этом раз учитель помог мне больше, чем обычно. Или, может быть, мне помогла моя вера, моя уверенность в своих силах, мой внутренний покой. Все это сохранилось во мне, несмотря на тяжелый старт чемпионата мира.

- Этот гол будто нажал внутри тебя на спусковой крючок, не так ли?

- Я больше не был расстроенным. Мне стало легче играть, мне удавалось делать то, что я умел. В очередной раз я почувствовал себя свободным и осознал, какой шанс мне может и должен представиться.

- Так и вышло. Решающий гол Испании, дубль Болгарии. А в первом тайме полуфинала, наверное, мы увидели лучшее, что есть в Баджо.

- Гол в четвертьфинале, тоже забитый в самом конце матча, запомнился мне объятиями с Беппе Синьори после финального свистка. Полуфинал с самого начала пошел по нужному сценарию, хотя у меня до сих пор есть сожаления, связанные с тем матчем.

- Какие?

- Мы все были очень усталыми, приходилось играть в адской жаре, многие из нас нуждались в глотке свежего воздуха. Включая меня. В первом тайме у нас было три великолепных момента, чтобы сразу же довести счет до 3:0. Исход был бы предрешен, и во втором тайме можно было бы выпустить на замену резервистов. Я бы тоже с удовольствием отдохнул бы. Однако болгары сократили счет до 2:1, и нам пришлось выкладываться до самого конца.

- К тому же в том матче ты получил травму. Твое присутствие в финале оставалось под вопросом до самого стартового свистка.

- Ничего серьезного не было, только мускульное перенапряжение, однако на мою подготовку к финалу с Бразилией оно, конечно, повлияло. Для кого-то это повреждение вообще не имело бы никакого значения, но не для моих "хрупких" ног. Однако я был готов выйти на поле любой ценой, не было ничего более важного, чем тот матч! Да я бы выполз на финал чемпионата мира, даже если бы мне ампутировали одну ногу! Ведь это сама вершина! Я мечтал об этом с тех пор, как получил свои первые бутсы.

- Твое упорство объяснимо, но не кажется ли тебе, что, выходя на игру в таком состоянии, ты заведомо ослаблял Италию? Ты был не в лучшем состоянии, а Дзола как раз отбыл дисквалификацию. Некоторые утверждают, что твое присутствие вынудило Италию фактически играть вдесятером.

- Давай проясним сразу. Я чувствовал себя достаточно хорошо, в противном случае не играл бы. Все утро перед финалом я проверял себя. В гостинице я проверял себя в большом зале для свадебных банкетов. Я пробовал пробивать в стенку до потери пульса. Мышцы работали нормально, ноги были в рабочем состоянии, несмотря на некоторые болезненные ощущения. Я уверяю, что спокойно мог играть в том финале.

- Те, кто смотрел матч, почему-то не согласны с таким утверждением.

- В полуфинале мы играли при температуре в сорок градусов и при стопроцентной влажности – все это непереносимо. Через три дня я сыграл и пробежал сто двадцать минут. Если бы травма была серьезной, с тем климатом, жарой, разницей во времени, перелетами, нервным напряжением, я бы, наверное, упал и умер прямо на поле. Учтите еще и то, что нам до Калифорнии пришлось добираться шесть часов на самолете, а Бразилия находилась поблизости, и в этом было ее преимущество. И турнирная сетка у них была слабее нашей. Если бы я не был готов играть физически, я бы не выдержал так долго на поле. Италия не играла вдесятером. Может, в самом начале я и был немного пассивным из-за страха травмироваться по-настоящему, но постепенно я разыгрался.

- Извини, если прозвучит обидно, но все же это был далеко не лучший твой матч.

- Да, не был, как и не был для большей части нашей команды. Мы были обессилены.

- Какова роль Сакки в твоем решении?

- Он предоставил мне право решать. Спросил перед матчем, готов ли я, и после положительного ответа включил в состав. Вся ответственность лежит на мне.

- Ты чувствовал себя готовым пробивать тот злосчастный пенальти?

- Я был штатным пенальтистом команды, не вижу причин, почему я не должен был его пробивать. Я никогда не отказываюсь от ответственности. Как я всегда повторяю: ошибиться с "точки" могут только те, у кого хватило мужества к ней подойти. В тот раз ошибся я.

- Это был самый худший момент в твоей карьере?

- Да. Он определил мое будущее на годы вперед, он мне снился по ночам. Оставить тот ад в прошлом было архисложно. Если бы я мог вычеркнуть какой-то момент своей карьеры, я бы выбрал именно этот.

- Многие забывают, что, даже если б ты забил тот пенальти, Бразилия могла спокойно победить, отправив мяч в сетку со следующего удара. Ведь Барези и Массаро ошиблись еще раньше.

- Это часть игры. Я ошибся последним и, таким образом, заставил забыть об ошибках моих партнеров. Нужен был какой-то образ в память о мундиале – выбор пал на мою ошибку с пенальти. Нужно было найти жертвенного агнца – и им стал я. При этом все забыли, что без меня в финале чемпионата мира Италии могло не быть вовсе.

- После мундиаля 1990 года судьбу Италии снова решили пенальти.

- Я никогда не смогу принять это. Когда ты проигрываешь на поле, это одно дело, даже если тебе кажется, что ты не заслуживал поражения. Но по пенальти? Нет, это несправедливо. Разве это можно принять, что четыре года тяжелого труда и жертв сводятся на нет за три минуты серии пенальти? Мне кажется, нет. Несправедливо проигрывать так, впрочем, как и выигрывать. "Правило золотого гола" и то лучше. Или как раньше делали: если в финале случалась ничья, назначали переигровку.

- После проигранного мундиаля Сакки стал относиться к тебе совершенно по-иному. Почему?

- Я много раз задавал себе этот вопрос, хотя его самого я не спрашивал никогда. Знаю только, что после окончания мундиаля мне было всего лишь 27 лет, а я забил 24 мяча за Скуадру Адзурру. Мне не хватало 11 голов до рекорда Ривы, и я мог бы его побить. Я заслуживал другого отношения, однако Сакки стал вызывать меня все реже и реже, последний раз 6 сентября 1994 года. Я бы еще понял, если бы его решение было вызвано игровыми мотивами. Однако это была личная неприязнь.

- Возможно, он не мог простить тебе ту ошибку с пенальти.

- Так говорили. Видимо, Сакки тоже нуждался в громоотводе. Я не знаю и, наверное, уже никогда не узнаю. Скажу больше: я и не хочу этого знать.

- Ты смотрел Евро-1996 по телевизору?

- Нет. Я смотрел только голы. Болел за Италию, но у меня были более важные дела.

- Как ты воспринял преждевременное окончание тренерской карьеры Сакки?

- Совершенно не удивился. У меня сложился образ Сакки, как человека, полностью погруженного в свои схемы. Он был хорошим тренером, но слишком уж помешанным на работе. В нем скопилось слишком много нервного напряжения. Я всегда считал, что ничто в жизни не должно превращаться в манию. А в футболе и подавно. Я всегда старался следовать этому принципу, насколько возможно, и, кажется, что мне удалось. Несмотря ни на что, я всегда старался найти равновесие, провести границы. А вот Сакки, по-моему, это никогда не удавалось.